Человек без надежды (СИ) - Страница 43

Он привык всюду быть первым и в летном обучении не изменил своим правилам. Габриэля ставили в пример, но не любили — он так и не завел себе ни друзей, ни приятелей. Он стал лучшим курсантом своего выпуска, но по каким‑то неизвестным причинам его не торопились вписать в состав двух очередных экспедиций. Недоумевающий Дольер, которому тогда уже исполнилось тридцать, не успел задать руководству неприятных вопросов — его неожиданно вызвал к себе недавно выбранный после отставки Тана Сайеки командор Кройчет.

Предложение возглавить Центр летной подготовки и тренингов стало для Габриэля неожиданностью, однако Стефан Кройчет объяснил свой выбор довольно просто.

— Вы лучший космопилот малого судна на „Одиннадцати“ за много лет, как утверждает нынешний лидер Центра, — командор старался придать своему лицу выражение спокойствия, которым славился его предшественник, однако в его глазах мелькали искорки беспокойства: достаточно ли серьезно воспримет только что избранного единоличного правителя ковчега хотя бы этот еще молодой, но мрачный „мертвец“? — Кроме того, вы довольно замкнутый человек и, как мне доложили, стараетесь не заводить личных привязанностей. Думаю, вы и сами понимаете, как это важно для того, под чьим руководством находится летное подразделение номер три…

Нет, тогда, соглашаясь, Габриэль еще не очень хорошо это понимал. Он понял это лишь через несколько лет, когда была снаряжена первая группа космопилотов, подготовленных под его началом. Руководителем он стал дотошным, так что знал их всех в лицо и по имени. Семнадцать лиц, семнадцать имен, семнадцать мальчишек и девчонок, обреченных на гибель в глубоком космосе, где некому будет прийти им на помощь… Стоя перед строем вместе со Стефаном Кройчетом и несколькими тренерами из своего штаба, Габриэль боялся, что не сможет смотреть своим космопилотам в глаза… А следующие двадцать пять дней он надеялся, что именно им повезет, что кто‑то вернется, пошлет за помощью, отправит весточку о том, что исследуемая планета оказалась дружественной, пустой, пригодной для жизни бывших землян, летящих сквозь Вселенную на „Одиннадцати“… Но на борт ковчега не вернулся ни один из „мертвецов“, отосланных в никуда. Двадцать пять дней надежды закончились месяцем личного ада, который в душе устроил самому себе лидер Центра летной подготовки и непосредственный руководитель подразделения номер три.

Командор Кройчет ошибался: Габриэль так и не смог научиться не привязываться к тем, кого обучал. Он знал, что внешне все выглядит так, словно лидер Центра летного обучения подобен суровой скале, срывающейся лишь на редкие вспышки разрушающего гнева, но каждый раз, провожая в космос очередных „мертвецов“, он страстно желал оказаться на их месте — просто для того, чтобы его собственная миссия на „Одиннадцати“, наконец, закончилась. Однако каждый день существования заставлял Дольера так или иначе вспоминать, что жизнь — штука несправедливая.

Он научился стоять перед строем „мертвецов“ и без дрожи смотреть на их молодые лица. Не будучи романтиком, Габриэль тем не менее прекрасно понимал, что уходящие в космос исследователи — необходимая жертва, чтобы однажды их поиски увенчались успехом. Рискнуть жизнями двух десятков человек, чтобы спасти почти миллиард — вполне достойная сделка. Дольеру некого было обвинить в том, что раз за разом его люди — прекрасно подготовленные космопилоты — уходят, не возвращаясь. Космос безжалостен, и бесполезно кричать проклятия в звездное небо. Правительство и Исследовательский центр делали все возможное, чтобы минимизировать риски, но они были не всемогущи, и „Одиннадцать“ не мог слишком близко подходить к исследуемым планетам, чтобы не подвергнуть лишнему риску все население ковчега. „Мертвецы“ на то и „мертвецы“, чтобы без колебаний идти навстречу смерти.

Копившийся гнев на жизненную несправедливость Габриэль хоронил глубоко в душе, не позволяя ему вырываться наружу. Но взрыв в „ДиЭм“ стал для него как будто пощечиной. Его люди, подготовленные им курсанты, вчерашние выпускники и некоторые уже опытные летчики, погибли страшно, неожиданно и нелепо. Не по воле правительства, отправившего их исследовать одну из далеких планет, и не ради „Одиннадцати“, а по прихоти сумасшедшего, взорвавшего клуб! Габриэль почувствовал это так, как если бы паршивый ублюдок забрался к нему в дом и прикончил его семью, которой он так и не обзавелся. Фактически подготовленные космопилоты заменяли ему собственных детей, и с момента взрыва Дольер пребывал в такой ярости, что, попадись ему этот мерзавец, перегрыз бы ему глотку зубами. Ему все равно, как будет разыскивать взрывника Войцеховская (кстати, девочка, похоже, до сих пор полагает, что он сильно раздосадован тем, что она утащила из своего выпуска двоих пилотов и сбежала сама, — эта ее убежденность всегда рождала в душе Габриэля грустную усмешку: он‑то на следующий день после решения командора о назначении ее лидером службы безопасности в первый раз за карьеру напился до бесчувствия от радости, что хотя бы троим из „своих“ удастся сохранить жизнь!). Но сам он не собирался оставаться в стороне. И если Дольер первым найдет эту мразь, то ни командор, ни Микаэла ее уже не получат — „главный мертвец“ разрежет его на куски и еще живым выкинет в космос! Пусть потом с ним делают, что хотят: отдадут под трибунал, приговорят к заключению или исправительным работам, отправят с очередной исследовательской экспедицией! Впервые в жизни сдерживаемый и скрытый гнев Габриэля мог получить конкретное воплощение, и он не собирался упускать свой шанс…